Странно было думать о том, что когда-то квартира была чем-то абсолютно недостижимым. Когда он встретил свою будущую жену, они поначалу были вынуждены жить у родителей, в его бывшей детской. Он чувствовал себя победителем, только когда шумно вдалбливал её податливое тело в кровать в той самой комнате, где сотни, тысячи дней до этого, он томился и истекал вожделением, пытаясь умерить голод зверя, который, он чувствовал, проснулся и будет требовать всё больше.
Вскоре они поженились и съехали — К. не мог больше выносить отцовских снисходительных взглядов. Начался унизительный процесс смены похожих друг на друга в своей убогости квартирок на окраинах. Он ненавидел отвратительный липкий страх ежемесячной оплаты. К. должен был вносить платеж за квартиру, а жена оплачивать кровью свой ежемесячный счёт. Она, однако, оказалась менее ответственным плательщиком и однажды пропустила свой платеж. Вскоре их стало трое. Для К. это значило только, что теперь нужно стараться лучше. Он не хотел, чтобы его сын, так же как и он когда-то, однажды с яростным презрением избил своего отца словами «неудачник», «всё упустил», «не смог добиться». Он определенно справился — они живут в большой квартире в элитном районе, с правильными соседями.
К. мог бы сказать, что это было непросто, но это не так. Его нынешняя работа смехотворная и до невозможности легкая — честно говоря, он понятия не имел, за что получал такие деньги — требовала от него по сути только умения точно подбирать подходящую моменту и собеседнику маску и говорить то, что от него хотели услышать. Пожалуй, его главный талант заключался в том, что он всегда точно знал, чего от него хотят. Единственным, чьих желаний ему не удавалось угадать, был он сам.
Разглядывая ребристый потолок туннеля, напоминавший гортань ветхозаветного кита, К. думал о том, что он кажется впервые за долгое время не окружен людьми и ничем не занят. Он забеспокоился. Чтобы случайно не заглянуть в себя, он снова отправил свой блуждающий взгляд к бесконечной реке лиц, текущей снизу вверх. Ниже по течению эскалатора он наткнулся на пару страстно и бесстыдно утопающих друг в друге. К. передернуло от отвращения. Он никак не мог толком рассмотреть их лиц, видел только мужские руки, беспокойно шарившие по волосам, спине и ягодицам девушки. Ему захотелось крикнуть им, — неужели нельзя быть сдержаннее? Почему все должны смотреть, как вы облизываете друг друга как животные? — Но он сдержался, прикрыл глаза и сделал несколько размеренных глубоких вдохов.
Легкий порыв подземного ветра донёс до него особый давно забытый маслянистый запах нагретой резины и креозота, который неожиданно наполнил К. возбуждающим чувством опасности. Запах и чувство принадлежали подростку, который убегал из дома и ехал на первой попавшейся электричке, сам не зная куда. Выскакивал на случайной станции, надеясь, что с ним что-нибудь произойдет, ввязывался в истории, как называла их отец. Иногда происходило, и тогда он возвращался домой с металлическим привкусом во рту, переполненный острой нервной энергией.
Отец его за эти «истории» бил, не понимая, что с тех пор как К. впервые усомнился в том, что всё вокруг по-настоящему и осознал, что порой не чувствует связи с окружающим миром, боль стала самым надежным способом почувствовать себя живым и не одиноким, на какое-то время присвоить реальность себе. Ему было стыдно за эту свою неполноценность, которая заставляла его чувствовать себя слабым. Он был уверен, что у других подобных проблем нет, поэтому до определенного момента принимал наказание безропотно.
Наконец внизу показался знакомый аквариум, наполненный неживым голубоватым светом, в котором по-прежнему, как и много лет назад, обитала дежурная по эскалатору. Кто бы мог подумать, что они всё еще существуют! К. вытянул шею вбок, чтобы лучше её рассмотреть. Да, так и есть, сидит. В детстве эти таинственные женщины чрезвычайно интересовали его. Наверное, наибольшее впечатление на него производила их абсолютная власть, то, как все их слушались. Громогласное «Держите детей за руку на эскалаторе» даже его мать заставляло суетливо искать и нервно сжимать его влажную ладошку. Всякий раз, когда он спрашивал, она неизменно отвечала, что служительницы эскалатора, как она их называла, сидят здесь, чтобы наказывать непослушных мальчиков. Но он был уверен, что с ними всё не так просто.
Каждый раз, спускаясь в метро, он внимательно всматривался в их лица, пытаясь разгадать их тайну. В конце концов у него появилось объяснение. Это грешные души, которые днём отбывают свое наказание в душной кабинке, а по ночам, когда метро закрывается, в полу их камеры открывается люк, и они падают обратно в адскую бездну. Так было придумано для того, чтобы сделать их страдания ещё страшнее, ведь привыкнуть можно даже к аду. В том, что страдания неизбежны, он убедился, читая истории из «Библии для детей», которую ему купил отец. Как раз накануне своего открытия он прочитал про старика, которого Бог позволил мучить только для того, чтобы проверить, насколько тот любит его. Рассказ потряс К. несправедливостью и привел к пугающей мысли, что наказание может ожидать тебя, даже если ты вел себя хорошо.
Всё же зачем они тут сидят? Какие задачи выполняют? В них нет никакой надобности — везде давным-давно стоят камеры. Сейчас его детская догадка казалась ему не лишенной смысла: наблюдать, как мимо течёт жизнь, сидя в полном одиночестве под стеклянным колпаком, действительно, страшное наказание.
Приближаясь, К. смотрел в бледное изможденное лицо, на котором выделялись только глаза, сосредоточенно устремленные прямо перед собой. Ему почему-то очень хотелось, чтобы она посмотрела на него, он ждал ответа. Времени оставалось всё меньше, ступени с глухим стуком складывались и исчезали в чреве эскалатора. К. отвернулся от неё и сделал шаг вперед.

Пройдя по инерции пару десятков метров К. в растерянности остановился, не понимая, куда идти дальше. Он стоял, облитый резким болезненно-ярким светом, а толпа волнами накатывала на него из перехода в центре зала, ведущего ещё глубже, на следующий уровень. Приближаясь к нему, люди пристально и неприязненно смотрели на К., а поравнявшись, отводили глаза и раздраженно толкали, словно забыв, что он стоит у них на пути.
Воздух наполнял беспокойный шум множества шаркающих ног. К. вдруг сделалось дурно от этого густого угрожающего шороха, казалось, что вокруг него невидимый опасный рой, готовый нападать и жалить. Пробившись сквозь плотный поток, он прислонился к стене, переводя дыхание.
Чтобы не видеть сотен глаз, презрительно смотревших на него, так, словно они видят самую его суть, К. спрятал лицо в ладонях. Было не по себе от того, что они могут рассмотреть под этим обнажающим белым светом. Ему хотелось другого взгляда такого, каким на него смотрела жена. Несмотря на то, что они были ровесниками, ему всегда казалось, что она старше. Она окружала его заботой и вниманием, направляла его устремления. Давала ему определенность, очерчивая своим присутствием границы его ролей — мужа и отца. После появления сына К. заметил нечто новое, чему раньше не придавал значения. Порой он ловил на себе её особый взгляд, такой же каким она теперь поощряла сына, когда тот проявлял сообразительность или послушание. В этом взгляде смешивались удовлетворение и гордость. Она смотрела на них как на свои достижения.
Стало тише и К. открыл глаза. Толпа схлынула. Спеша успеть до следующего прилива, он торопливо пошёл вперед, в центр зала, к карте, которая должна была ему помочь разобраться. Нахмурившись, К. водил по ней пальцем пытаясь в сплетениях линий найти нужный ему маршрут.
 — Что Вы ищете? — сбоку, вплотную подойдя к К., возникла девушка со светлым, перламутрово-нежным лицом. Не дожидаясь его ответа, она продолжила, — кажется, без моей помощи Вам не справится. Синева её простенького платья делала всё вокруг как будто чище и свежее, К. сразу почувствовал к ней необъяснимое расположение.
 — И правда, что-то я запутался, мне нужно, кажется, на красную линию, но я не могу разобраться с переходом, — говоря это, он приветливо улыбнулся и посмотрел ей в глаза. На мгновение его взгляд соскользнул с её лица в вырез платья и воровато ощупал ее мерцающе-белые, полные груди.
 — А я провожу вас, — она лукаво ему улыбнулась, — я сразу заметила как Вы на меня смотрите. — Неужели заметила. Он почувствовал знакомое чувство стыда, приятным жаром зашевелившееся в брюках.
 — Спасибо, не стоит, достаточно совета, не хотел бы, чтобы Вы тратили на меня свое время… — Она прервала его и запросто взяла под руку, — я как раз туда и шла, а вид у вас такой растерянный, что одного Вас отпускать совершенно точно нельзя.
Уверенно увлекая его вперед в глубь перехода, она искоса поглядывала на него загадочно поблескивающим голубым глазом. К. в ответ тоже украдкой разглядывал её, чувствуя себя подростком, мучительно взвешивающим перспективы. Знакомое возбуждение в ответ на неловкую близость, окрашенное страхом неопределенности. Что будет, если поцеловать? Оттолкнет? Или позволит больше?
Неожиданно остановившись, девушка, странно глянув на него, вдруг сказала, — у Вас такое интересное лицо, сразу видно, что Вы очень особенный и оригинальный человек, — чуть помедлив, она провела рукой по его груди и добавила, — знаете, здесь нечасто удается увидеть кого-то вроде Вас.
 — Спасибо, конечно, — он неловко улыбнулся, показывая смущение, и подумал, что девица-то просто себя предлагает, испорчена до мозга костей, — но Ваше впечатление обманчиво, я самый обычный, скучный человек.
Она ничего не ответила, только таинственно улыбнулась и, пропустив его вперед, скользнула следом на разворачивающуюся ленту эскалатора. Повернувшись к ней, К. несколько секунд всматривался в её широко распахнутые глаза, в чуть приоткрытый рот, где влажно поблескивал розовый язычок, когда вдруг явственно понял, что он должна принадлежать ему, вскользь подумав, что надо бы узнать, как её зовут.
Вместо вопроса он притянул её к себе, позволяя жадному рту поглотить девушку без имени. К. осыпал её лицо поцелуями, как изжаждавшийся зверь, лакающий из ручья, гоняет языком воду. Открыв глаза, чтобы проверить далеко ли до схода, он, чуть отстранившись, бросил взгляд на лицо девушки и вдруг увидел его во всей его неприглядной простоте: несвежая тусклая кожа, морщинки, неприятный волосок, торчавший из казавшейся ему раньше очаровательной родинки на щеке. Её глаза были открыты, и блудливый маслянистый блеск в них вызывал в нём гадливое чувство.
Его наполнило отвращение к себе, точнее к этому грязному омерзительному насекомому, которое в очередной раз вылезло откуда-то из тени, чтобы вскарабкаться, присосаться, чтобы на секунду жалкого экстаза забыть о своём ничтожестве, выплеснуть его в жарком коротком брызганье, пачкая всё вокруг белёсыми следами своей слабости.

Он шагнул с эскалатора и решительно, не оглядываясь, пошел вперед.
 — Подожди, куда же ты? — Девушка поравнявшись с ним, попыталась заглянуть ему в лицо, — За что ты меня наказываешь? Ведь я сделала то, чего ты хотел! Я всё готова сделать, чтобы помочь тебе! — К. почти бегом устремился на платформу, отдирая на ходу цеплявшиеся к нему руки.
 — Ты ни в чём не виноват, и ты так красив… — преградив ему путь, девушка повисла на шее К., умоляюще заглядывая ему в глаза. — Возьми меня с собой, ведь я люблю тебя! — К. захотелось её ударить, но он сдержался, крепко взял её за руки и оттолкнул в сторону. Толпа, вывалившаяся из подошедшего поезда, оттеснила её, позволив К. в последний момент скользнуть в закрывающиеся двери вагона. Пару секунд он смотрел на девчонку, с мольбой протягивающую к нему руки, а потом поезд тронулся, унося его в темноту, прочь отсюда.

Куда я еду? Кажется, на север. Хотя, даже если я сел не в тот поезд, то дело, ради которого я спешу, возможно, уже началось. Может быть, когда я доберусь до нужной станции, все уже разойдутся, и мне не придется принимать поздравления и подарки. Так думал К., прикрыв глаза и прислонившись к надежной твердости двери. Покачиваясь в ритме гладкого перестука колес, он успокаивался, растворяясь в мерном движение вагона.
Теплым тяжелым одеялом его накрыла сонливость, которую не мог согнать ни свистящий металлический скрежет, ни резкий искусственный свет, наполнявший полупустой вагон. Схватившись за неприятно теплый металл поручня, К. прошёл немного вперед и осел на предназначенное ему место.
Ему хотелось застыть в этом сонном оцепенении, так уютно окутавшем его, сделавшем мысли округлыми и медленными. К. чувствовал, что он постепенно исчезает, когда вдруг пронзительный визг колёс резко швырнул его влево, грубо выталкивая в реальность. Уткнувшись плечом в мягкое, остро пахнувшее на него лекарствами, К., поморщившись, открыл глаза и увидел неопрятного старика. Тот даже не взглянул на него, когда К. невнятно пробормотал извинения и постарался незаметно отодвинуться. Что-то в этом случайном соседстве породило в нём назойливо жужжащее беспокойство смутного узнавания. Пытаясь разглядеть причину, К. исподволь косился на бледный птичий профиль в гнезде спутанных седых волос, когда понял, что дело не во внешности, а в запахе. Тоскливо-горьком запахе смерти, который был ему хорошо знаком.
Он часто думал о смерти. Обычно, оставаясь в одиночестве в гостиничном номере в очередной командировке, или глубокой ночью дома, когда его извечный враг — бессонница, не пускал его в спасительное безмыслие сна. К. слышал этот запах, чувствовал, что смерть уже внутри него, и единственный способ от нее избавиться, дать ей вылится наружу. Когда ужас от расширявшейся внутри пустоты становился невыносим, К. резал себя. Чуть-чуть. Вытечь через эти аккуратные стыдливые порезы смерть не могла, но это позволяло ему хоть на мгновение избавиться от мыслей о ней.
К. ни с кем честно не говорил об этом, избегая этого разговора даже с самим собой. Жена, впервые увидев эти порезы, несколько раз обеспокоено расспрашивала его о том, чем они вызваны, но не смогла получить ничего кроме лживого обещания, что это больше не повторится. Ему было мучительно стыдно признать, что единственное, что не устраивает его в жизни — это он сам. Его неспособность быть счастливым, довольствоваться тем, что у него есть. К. твёрдо знал, что если он не будет стараться, омерзительное насекомое, сидевшее в одной из тёмных комнат в его голове, отравлявшее его своими желаниями, вырвется на свободу и испачкает, испортит, сломает его жизнь. Он стыдился и ненавидел этого жука, ему хотелось избавиться от него, убить его. А иногда он думал, что, может быть, это он бьется где-то в глубине своей головы о стену камеры, в которой нет ни окон, ни дверей, и ему становилось ещё страшнее и тоскливее.
Бросив очередной быстрый взгляд на соседа, К. увидел, что тот, развернувшись вполоборота, пристально смотрит на него. Заприметив косой взгляд К., старик оживился, словно только того и ждал и, склонившись к уху К., ехидно спросил:
 — Такая ли у тебя мышца, как у Бога?
Сделав вид, что не услышал его, К. вскочил с места и двинулся к дверям. Боковым зрением он видел, как очевидно сумасшедший старик погрозил ему пальцем и прокричал, перекрикивая тоскливые завывания тормозившего на станции поезда, — только он открывает глубокое из среды тьмы и выводит на свет тень смертную!

Казалось, поезд унес за собой в черноту тоннеля весь воздух, оставив на перроне только тяжелую жаркую духоту. Некоторое время К. напряженно всматривался в темноту, будто ожидая, что поезд вернется, но чем дольше он смотрел, тем меньше видел, и тем глубже все тонуло во мраке.
Это становится положительно невыносимо, раздраженно подумал К. развернулся и целеустремленно двинулся к центру станции. Выйдя в вестибюль, залитый тусклым желтоватым светом, он увидел, что в его сторону торопливо идёт мужчина, судя по форменной одежде, местный служащий. Ты-то мне и нужен, радостно подумал К., и почти побежал ему навстречу.
Сотрудник метро уже почти достиг двери с надписью «Служебное помещение», когда К., преградив ему путь, приветливо улыбаясь, заговорил, — здравствуйте, не могли бы Вы помочь мне, дело в том, что…
 — Это не положено! Вы что не видите, что я спешу?
 — Да, конечно, но у меня совсем короткий вопрос, я не знаю, куда мне идти, чтобы…
Перебив К. строгим взглядом снизу вверх, служащий сухо сказал, — а стоило бы знать. Откуда же я знаю, как Вам, — К. подумал, что он как-то неприятно выделил «Вам», — попасть туда, куда Вам нужно?
 — Но это между прочим Ваша работа! Не смейте со мной так разговаривать! — К. повысил голос, стараясь скрыть робость, которую в таких ситуация показывать ни в коем случае нельзя.
 — Вы мне про мою работу не рассказывайте, я в отличии от Вас знаю, куда иду, и Вы бы шли подобру-поздорову, — понизив голос, он угрожающе добавил, — а мы присмотрим, чтобы Вы не заплутали, — говоря это, служащий указал глазами на камеру, всё это время наблюдавшую за ними, оттолкнул К. и скользнул в дверь, громко захлопнув её за собой.
Неуверенно дернув ручку, К. понуро побрёл на противоположную сторону опустевшей станции. Нужно вернуться назад, хотя бы в этом он был точно уверен. У него вдруг ужасно разболелась голова, он чувствовал себя измученным и грязным. Он почти слышал, как от него отчаянно разило потом.
Остановившись у полустертой жёлтой линии, он устало думал о том, что будет, когда весь этот кошмар закончится. Как он появится в таком виде, что скажут гости? Хорошо бы как-то незаметно проскользнуть мимо них, чтобы переодеться, а ещё лучше помыться. Почувствовав неприятно близкое движение сбоку, К. увидел невысокого мужчину, стоявшего рядом и торопливо перелистывавшего страницы книги. Найдя нужную, он достал из нагрудного кармашка ручку и, довольно улыбнувшись, жирно подчеркнул фразу, которую К. удалось рассмотреть — «некоторые, не знают, что у них есть крылья». Он хотел прочесть текст дальше, чтобы понять, что это значит, но звук, угрожающе летевший из темноты впереди приближающегося поезда, смял его внимание, заставив в страхе отшатнуться от края.

Вагон был полон, но не битком, как раз в самый раз, чтобы чувствовать себя свободно, но не одиноко, от этого К. было приятно. Часто оказываясь в окружении людей, он думал о том, что ведь каждый человек что-то значил, только вот эти люди его никак не касались, но всякий раз он всё же надеялся, что среди них найдется наконец человек, пришедший ради него.
Прислонившись к двери, он в неверном мигающем свете искал среди окружающих этого самого человека, когда вдруг заметил у соседней двери стайку девочек-школьниц. Они, очевидно, наблюдали за ним, выглядывая из-за спин пассажиров, обсуждали его, перешептываясь с еле сдерживаемым возбуждением. От них исходила неявная угроза, как будто в любую секунду они могли наброситься на него. Не в силах выносить их жадные, кусачие взгляды, К. отвёл глаза.
Спрятав взгляд в волосах двух стоявших прямо перед ним девушек, он с ужасом узнал в одной из них свою недавнюю помощницу. Стараясь сделать это незаметно, К. чуть наклонился, подслушивая из разговор.
 — … и он полез ко мне! Набросился на меня, как животное! — Казалось, все в вагоне услышали её слова и повернулись, заинтересованно прислушиваясь к продолжению. Спутница девушки в синем сочувственно поглаживая подругу по спине, убежденно и чересчур громко сказала, — какой кошмар, милая, надо заявить на него, они с ним разберутся!
 — Это было ужасно! Он лапал меня своими мерзкими волосатыми ручищами ещё чуть-чуть и изнасиловал бы! — В конце фразы девица сильно повысила голос, как-будто рассказывала обстоятельства дела всем окружающим. Её последние слова ударили К. по лицу, оставшись в ушах звенящим гулом. Холодная волна страха мгновенно остудила жар стыда, расходясь ледяной рябью по его коже. Я ничего не сделал, меня не за что судить, на мне нет вины, она сама предлагала себя, вульгарная, наглая девка, дрянь, да как она смеет трепать обо мне эту чушь, думал К., распаляясь все больше, стараясь согреться гневом. Тяжело дыша, он схватил девицу за плечо и резко развернул её к себе. С незнакомого и довольно некрасивого лица на К. со злобным возмущением уставились маленькие мутно-голубые глазки.
 — Что тебе нужно?! Вы видели? Он схватил меня! Он хотел меня ударить! — Незнакомка сорвалась на визг, призывая пассажиров в свидетели и обличающе тыкая пальцем в ошеломленного своей ошибкой К. — Да он же ненормальный, посмотрите, у него глаза сумасшедшие! — Продолжала она, перекрикивая грохот, разрезаемый острыми, свистящими звуками, болезненно похожими на металлический вой точимого ножа. По проходу, отодвигая людей со своего пути, к ним уверенно приближался крепко сбитый мужчина. Подойдя, он резко схватил К. за грудки и с силой его тряхнул.
 — Ты что не знаешь, как обращаться с порядочными женщинами? — Из-за его спины высунулся еще один как две капли воды похожий на первого. С двух сторон они нависли над К., который обреченно смотрел на них, не смея ничего сказать.
 — Нам, конечно, совсем нет до тебя дела, но ты сам напросился. — Толчок затормозившего поезда сбил бы К. с ног, но эти двое, подхватив его под руки, вынесли его обмякшее тело из вагона. Следом за ними выскочили подружки, возбужденно квохтавшие за спинами своих защитников.
С нервным дребезжанием закрылись двери, отсекая освещенное нутро вагона от сумрака, наполнявшего пустую станцию.
Пронеся его немного вперед, подальше от обрыва платформы, сопровождающие стряхнули со своих рук К., мягко осевшего на холодный каменный пол.
 — Понравилась девчонка? Хочешь её? — с этими словами, один из них приобнял смущенно хихикнувшую девицу в синем платье.
 — Нет, я и не думал о таком. — Мужчина, задавший вопрос, наклонился и внимательно посмотрел в глаза К. — Во-первых, это невежливо, а, во-вторых, опять вранье. — Он закончил свою фразу точным и сильным ударом, который наполнил рот К. кровью. Развернув хохочущую девку спиной, он по-хозяйски сжал её задницу, — как можно не хотеть такую, мы все видели, как ты пялился на её зад.
Обернувшись ко второму, он что-то вполголоса сказал ему, после чего, встав с двух сторон от смирно лежавшего К., они начали молча и очень спокойно бить его ногами.

— Он как собака, как собака! — девушки улюлюкая, подбадривали экзекуторов, которые, не обращая внимания на восторженные восклицания, всё так же мерно наносили удар за ударом.
Горячим солёным металлом по его лицу текла мысль, которую он, кажется, думал не раз, о том, что всё — фантазия: семья, служба, друзья; всё — фантазия, более далекая или более близкая, и жена — фантазия. Он весь фантазия, а что в нём настоящего он не знал. Он хотел спросить у них, но они, как оказалось, уже ушли.

Лежа на испачканном кровью полу, К. умиротворенно смотрел на выраставшие в темнеющую высь колонны центрального нефа станции, когда из-за одной из них появились люди. Родители тянули за собой нескладного мальчика, который, заливаясь слезами, по-детски раздражающе требовал пить. Резко остановившись, отец навис над ним и, тряхнув за плечи так сильно, что лопоухая мальчишеская голова откинулась назад, громко сказал, — раз ты не можешь вести себя нормально, мы оставляем тебя здесь. Мать, с сожалением посмотрев на мальчика, последовала за отцом, который властно увлек ее за собой.
Пытаясь встать, К. неотрывно смотрел на задыхающегося от рыданий мальчишку, опираясь на него взглядом. Он хотел подойти к нему и утешить, объяснить, что он не виноват, его любят, а это просто испытание, чтобы проучить его. Преодолевая боль, К. медленно шёл к мальчику, вытирая набегавшие слёзы. Он видел, как тот перестал плакать и начал ожесточенно растирать глаза и щёки руками, словно пытаясь стереть с лица следы своей слабости, которая так разозлила отца. Глянув исподлобья вперед, мальчик крепко прижал ладони к губам, словно сдерживая крик. Когда он их отнял, К. увидел, как на детском лице проступила неявная, похожая на дешевую переводную картинку, виноватая улыбка. К. ускорил шаг, но, казалось, чем ближе он подходил, тем дальше мальчик отдалялся от него. В конце концов К. остался один.
Со всех сторон окруженный темнотой, которую пытался рассеять лишь тусклый свет светильников похожих на лампады, он стоял, обхватив себя руками, пытаясь то ли согреться, то ли обнять себя. Кровь нежно струилась, омывая его низко склонённое лицо, и мерно капала с носа и подбородка, неслышно разбиваясь об пол маленькими чёрными кляксами. К. прикрыл ладонями лицо, пытаясь спрятаться от осознания того, что несмотря на все свои попытки, он всё же в итоге остался наедине с собой. Что тот, другой, уже шепчет из темноты свои обвинения, которые обоюдоострым ножом с мучительной болью проворачиваются в его сердце снова и снова. Нет, он не может защищаться сам, ему нужна помощь. Повернув голову вправо, К. посмотрел на ярко освещенный прозрачный цилиндр, стоявший в начале станции, и побрел к нему, шорохом рассыпая шаги в гулкой тишине.
Остановившись, он робко рассматривал профиль дежурной, смотревшей прямо перед собой в неподвижность темных эскалаторов, не решаясь её потревожить, когда она сама неожиданно повернулась к нему и приоткрыла половинчатую дверь.
 — Чего ты хочешь? — в её голосе ему послышалась доброжелательность, придавшая К. смелости задать вопрос, так давно мучивший его. — Почему Вы здесь сидите?
 — Я слежу за порядком. — К. ожидал, что она продолжит, но она молчала.
— Но разве не ужасно, сидеть тут, взаперти, как в клетке?
Взглянув на него, она сказала, — я расскажу тебе историю, которую ты, скорее всего, уже слышал, чтобы ты лучше понял меня. Жил на свете человек, который отличался одним особым талантом — умением голодать. Он был знаменит, и множество людей стекались к его клетке, где он демонстрировал свое умение, чтобы посмотреть, кто с ужасом, а кто с интересом, на настоящего голодаря. Однажды его талант наскучил публике, и она его покинула, но маэстро не перестал голодать. Когда же его спросили, зачем он продолжает, ведь ни восхищения, ни почестей его талант не приносит, обещая только скорую смерть, он ответил: «Потому что я никогда не найду пищи, которая пришлась бы мне по вкусу. Если бы я нашел такую пищу, поверь, я бы не стал чиниться и наелся бы до отвала, как ты, как все другие». — Вновь посмотрев на К., она добавила, — голодарь ведь был свободен, но предпочел жить в иллюзии, будто единственный возможный выбор — это отказ в пользу смерти.

Пытаясь рассмотреть её лицо в темноте, окружавшей кабинку, К. вглядывался в стекло, которое их разделяло, но видел лишь свое отражение.
 — Свобода делает человека рабом самого себя, — с горечью прошептал он ему.
 — Но без свободы не бывает любви.
Обдумывая эти слова, К., оперся руками о приборную панель и подтянул колени к груди — в тесноте его стеклянной клетки иначе рассмотреть пол было невозможно. Люка в полу не оказалось, впрочем он не слишком на это надеялся.
— Чего ты хочешь? — он старательно прислушивался, чтобы не пропустить ответ, в то время как его взгляд скользил по бесчисленным погруженным во мрак ступеням наверх, к полукруглым вратам, из которых струился неугасимый свет жизни.